Крестьянская община в дореформенный период

Крестьянская община в дореформенный период

Калининград 2011


Содержание

Структуры и управление общиной

Особенности общины у государственных, удельных и помещичьих крестьян

Функции общины

Список использованной литературы


Структуры и управление общиной

Как видим, община решала сложные задачи. В сущности, как и до XVIII в., каждая община оставалась самодостаточной, хотя ее связи с внешним миром посредством прежде всего рынка в течение XVIII-первой половины XIX в. возросли. По-прежнему двойственность стоявших перед общиной задач - служение крестьянству и государству - обусловливала наличие в ней двух структур - официальной и неофициальной. Официальная структура деревенской общины предназначалась для реализации государственных задач, неофициальная - для реализации групповых и сословных интересов крестьянства. Неофициальная структура не санкционировалась государством де-юре, но и не отвергалась им, так как взять на себя выполнение ее многочисленных функций государство и помещики не имели возможности. Обе структуры не могли быть разграничены друг от друга, соответственно и строгого разделения функций между ними не могло быть. Несмотря на это, крестьяне, государство и помещики отчетливо отделяли их друг от друга, основываясь на простом критерии: что существует по закону или распоряжению властей и удовлетворяет их интересы - то казенное и помещичье, что существует по обычаю и традиции и удовлетворяет потребности крестьян - то мирское. Попробуем и мы разделить и проанализировать порознь обе структуры с точки зрения:

1) права и морали, которые диктовали нормы жизни и поведения;

2) способов воздействия, с помощью которых поведение крестьян приводилось в соответствие с правом и моралью;

3) органов управления и руководителей, которые осуществляли текущее руководство.

В императорский период официальное право применялось главным образом к некрестьянам. По отношению к крестьянам закон имел силу в трех случаях:

1) когда они вступали в отношения с государством, например, при уплате налогов, выполнении рекрутской, дорожной и других повинностей;

2) когда они имели дела с некрестьянами, например, заключали с ними сделки, совершали в отношении их преступления и т.д.;

3) когда они сами обращались к коронным властям за помощью, с жалобами или в коронный суд. Большее число гражданских и уголовных дел, касающихся крестьян, регулировалось обычным правом. Оно не было кодифицировано, в применении его норм не было четкости и единообразия, дела решались ad hoc, т.е. применительно к конкретному случаю. Между законом и обычаем имелись серьезные различия, что являлось главным фактором частых конфликтов между крестьянами, с одной стороны, и помещиками и государством, с другой. В сущности все бунты крестьян имели правовую основу - расхождение между законом и обычаем, так как многое из того, что казалось справедливым крестьянам и соответствовало обычаю, не казалось правильным администрации и помещикам и не соответствовало закону, и наоборот. В сборнике В.И. Даля все пословицы отзываются о законе отрицательно ("Где закон, там и обида"; "Хоть бы все законы пропали, только бы люди правдой жили"), напротив, обычай уважается, ставится выше закона ("Обычай старше, сильнее закона") и рассматривается как выражение правды, как руководство к жизни ("Не нами установилось, не нами и переставится"; "Не долго той земле стоять, где учнут уставы (обычаи. - Б. М.) ломать").43 (Подробнее об этом см. в главе VIII "Право и суд, преступления и наказания".) Несмотря на это, до середины XIX в. государству удавалось удерживать конфликт между законом и обычаем в определенных рамках, а многие нормы обычного права даже использовать в своих интересах, например, общинную форму собственности, переделы земли, круговую ответственность за налоги и нераскрытые преступления. Необходимо подчеркнуть, что негативная оценка крестьянами закона вовсе не свидетельствует об их нигилизме к правовому регулированию общественных отношений, как часто думают и ради доказательства чего цитируют эти пословицы. Негативизм к закону указывает лишь на наличие противоречий между ним и обычаем.

Противоречия наблюдались также между моральным кодексом крестьянства и кодексом, действовавшим в среде других сословий. Эти противоречия касались как существа этих норм, так и их применения. Например, с точки зрения крестьянина, было аморально не накормить незнакомого проезжего человека и не предоставить ему ночлег, или отказать нищему и сироте в помощи, или не угостить гостя; аморальным считалось брать проценты за данные в долг деньги, не прийти на помощь односельчанину, попавшему в беду (пожар, падеж скота и т.д.). С точки зрения крестьянина, обмануть соседа или родственника - аморально, а обмануть в интересах крестьян чиновника или барина - безнравственным не считалось; украсть что-либо у соседа, нарушить его межу, нарубить дров в общинном лесу - аморально, а нарвать фруктов в помещичьем саду, нарубить дров в его лесу или запахать его землю - вовсе не безнравственные поступки. Отсюда проистекала противоречивость в оценках нравственных устоев крестьянства со стороны образованного общества. Одним "сельский люд представляется каким-то извергом, отребьем рода человеческого, лишенным всякого понятия о законе, нравственности, справедливости и долге", другие считали крестьян "чуть ли не аркадскими пастушками", а дворянство славянофильских убеждений переносило "на крестьян все самые светлые и высокие идеалы человеческого совершенства", - констатировал известный историк, публицист, бывший по совместительству и помещиком, К.Д. Кавелин.

На практике поведение отдельных крестьян нередко отклонялось от общепризнанных в общине норм. Тем не менее именно они являлись стержнем реальных взаимоотношений, на них ориентировалась община, заставляя отклонившегося от них человека вернуться на путь истинный с помощью хорошо разработанной системы социального контроля и наказаний. Наиболее действенными были неформальные социальные санкции. Нарушителя изводили "шпильками", прозвищами, пренебрежительным отношением, смехом, выставлением в смешном свете и переоценкой его качеств с помощью сплетни. Сплетня, или молва, была вездесуща, как говорила пословица: "Молва в окно влезет; молву поветрием носит; от молвы не уйдешь". Она угрожала человеку потерей уважения, дурной славой и ухудшением его отношений с односельчанами: "Дурную славу нажить - как пить попросить; в хорошие люди попасть - не стожок скласть". Стандарты общины ощущались весьма сильно, и сообразовываться с ними приходилось со всей серьезностью, так как нарушать ожидания тех, с кем человек привык считаться, с кем себя отождествляет, к кому эмоционально привязан, психологически очень трудно и опасно. Мало кто мог долго вынести состояние враждебности с общиной. После того как неформальные санкции против нарушителя оказывались бессильными, вступали в силу формальные санкции - штраф, наказания розгами, конфискация и распродажа имущества, арест, исключение из общины, сдача вне очереди в солдаты, отправление в ссылку или тюрьму. В редких случаях, когда речь шла о конокрадах, неисправимых злостных ворах, крестьяне применяли самосуд, кончавшийся, как правило, смертью. Несмотря на всю тяжесть формальных санкций, неформальный контроль играл все же более важную роль. Общественное мнение оказывало сильное и постоянное давление на крестьян, сводя на нет отклонения от принятых норм поведения. "Слово держат все; слово же, то есть мирское неодобрение, более всего наказывает. Телесные наказания употребляют для непослушных и невоздержанных. Денежного штрафа очень боятся, но еще больше - общественного неодобрения, бросающего порок на весь дом".46 Общественное мнение иногда оформлялось письменными или устными приговорами крестьянских сходов, но чаще всего оно выражалось неформально, в устной форме - в насмешках, замечаниях, восхищении. Общественное мнение не только осуждало и высмеивало неловкость, физическую слабость, неспособность делать нормальную для крестьян работу, но и выражало одобрение лицам, добивавшимся успехов в хозяйстве, ремесле, пении и т.п.

Для крестьянина имело значение мнение не только односельчан, но и жителей ближайшей округи, с которыми он постоянно общался. Кавелин рассказывает показательный в этом отношении случай. В 1861 г. он как помещик составил полюбовно со своими крестьянами уставную грамоту о разделе земли и условиях ее выкупа. Но по закону грамота вступала в силу только после утверждения ее властями. Кавелин полагал, что до этого момента отношения между ним и его крестьянами должны были оставаться на прежних основаниях. Однако крестьяне отказались идти на барщину. "Слух о том, что мы вышли на чистую волю, - говорили пришедшие к нему объясняться старики, - разошелся на сто верст кругом нас (курсив мой. - Б. М.), а мы (на барщине. - Б. М.) будем работать? Каждый будет над нами смеяться; и то уже работники наши, глядя на наши сборы, дразнят нас: где же ваша чистая воля? Нам стыдно им в глаза глядеть. Уж если такой позор нам сносить, так пусть лучше нас мировой посредник разведет и пойдет дело по закону, как ему быть". Кавелин поделился с крестьянами своими опасениями в том, что они, когда уставная грамота будет утверждена, могут отказаться от достигнутых условий, а на барщину все равно не пойдут, ибо отмененную однажды барщину восстановить невозможно. Крестьяне попросили Кавелина провести на земле черту и сказали: "Кто согласен подписать грамоту, пусть становится по правую руку (от черты. - Б. М.), а кто не согласен - по левую. Да смотрите, старики! Кто теперь смолчит, а после станет спорить, того мы накажем розгами. Говори теперь: кто с чем не согласен". Все до единого перешли на правую сторону. "Давайте же руки для большей прочности вашего слова", - сказал Кавелин. Все до единого подали руки: рукобитье при заключении сделки было равноценно клятве.

Наличие сильного социального контроля в общине, как мне кажется, находит свое объяснение в том, что в рассматриваемое время крестьяне не обладали еще способностью к сильному внутреннему самоконтролю. Как известно, самоконтроль может основываться на страхе наказания и ожидании награды (внешний самоконтроль) или на сознательном и добровольном следовании существующим правилам и нормам поведения (внутренний самоконтроль). При преобладании внешнего самоконтроля необходим аппарат наблюдения и принуждения, потому что человек, поступивший не по правилам, не "казнит самого себя", а, напротив, может быть довольным тем, что его проступок остался незамеченным. Так, например, ведут себя дети. Взрослые крестьяне в своем кругу, в своем мире отличались в целом моральным поведением и при совершении проступков, которые рассматривались не только как преступление, но и как грех, страдали угрызениями совести: "Злая совесть стоит палача"; "С совестью не разминуться, душа не сосед - не обойдешь". Однако имеющиеся данные позволяют думать, что поведение крестьян в большей степени основывалось на внешнем контроле, на убеждении, что все поступки человека учитываются Богом, на желании избежать наказания в этом или потустороннем мире, а также на стремлении иметь хорошую репутацию у односельчан, что нашло отражение в пословице: "Грех не беда, молва не хороша. Что-то скажут на улице". Угрызения совести, когда они случались, отражали не столько раскаяние перед внутренней совестью, сколько перед Богом, которому все грехи известны: "Все на свете по грехам нашим дается".

При недостатке внешнего контроля как христианские заповеди, так обычай и закон довольно легко нарушались ("Без греха веку не изживешь, без стыда рожи не износишь"; "Кто Богу не грешен, царю не виноват?"). Этому имелось даже моральное оправдание: "Не согрешишь - не покаешься, не покаешься - не спасешься". Крестьяне с легкостью присваивали найденные вещи, даже если они точно знали, кому они принадлежат: "Плохо лежит - брюхо болит, мимо пройти - дураком назовут". Один современник отмечал: - "Мелкое воровство - дело самое обыкновенное и совершается на каждом шагу, так что его и преследовать нельзя: сил не хватит. Воровство съестного есть что-то физиологическое, такое же неотразимое и невольное, как страсть к вину", что отразилось в пословице: "Грех воровать, да нельзя миновать". Известный писатель В.Г. Короленко, разделявший в молодости народнические иллюзии и веривший в глубочайшую нравственность крестьян и их неспособность нарушить нравственные законы, был глубоко разочарован, когда при близком знакомстве с крестьянами не обнаружил этого. "С глухими местами у нас вообще связано представление об элементарных, простейших добродетелях. Я сначала думал то же, видя, например, как хозяева оставляют избы без запоров. Значит, думал я, хоть кражи-то здесь неизвестны. Но и в этом я ошибся. Впоследствии меня поразило обилие глаголов, которыми обозначалось понятие кражи. <. > Вообще на прочность этой первобытной нравственности рассчитывать нельзя. Это какое-то странное состояние неустойчивого нравственного равновесия, могущее качнуться в любую сторону".

В общине существовала структура должностей: староста, сборщик податей, писарь, десятские, сотские и т.п. Коронная администрация в государственной деревне и помещики в своих вотчинах, как правило, не решались назначать на общественные должности своих, независимых от общины лиц - это было бы дорого и неэффективно. Они использовали руководителей, выдвигаемых самими крестьянами, контролируя их выбор. Но, делегируя выборным власть, они вместе с тем строго контролировали выполнение ими полицейских и податных обязанностей. Деятельность выборных по организации повседневной жизни деревни мало заботила власти, но зато очень волновала общину, и в этой своей ипостаси выборные находились под ее неусыпным контролем. За плохое выполнение официальных обязанностей выборных ожидало наказание со стороны коронной администрации и помещика, а за нерадение об общинных интересах - осуждение и санкции со стороны крестьян. Как показывает практическая деятельность выборных, они крайне редко выходили из-под контроля общины и превращались во враждебную и стоящую над крестьянами силу. Причины этого состояли в том, что выборные регулярно переизбирались, не имели никаких существенных привилегий (не освобождались даже от платежа налогов и повинностей), продолжали заниматься крестьянским трудом, находились под контролем общественного мнения, в случае злоупотребления властью им грозил крестьянский самосуд. Словом, выборные не теряли связи с крестьянством, и их интересы в большей мере совпадали с интересами общины, чем помещика или коронной администрации. Как правило, выборные выступали в роли защитников общины, ее ходатаев, организаторов. Несмотря на угрозу наказания, часто именно выборные возглавляли крестьянские бунты. Естественно, положение выборных, обязанных служить двум господам одновременно, было нелегким, и важные общественные должности рассматривались крестьянами как почетная, но тяжелая обязанность. "В попах сидеть - кашу есть, а в сотских - оплеухи. На старосту не челобитчик, а от миру не прочь", - говорили крестьяне.

Когда же выборные забывали об интересах крестьянства - это иногда случалось в помещичьих имениях, против них принимались ответные меры. Такие выборные переизбирались, а если власти защищали их, крестьяне не останавливались и перед бунтом. Наиболее часто отрывались от крестьян писари, должность которых за отсутствием грамотных в деревне нередко превращалась в наследственную. Пользуясь неграмотностью крестьян, некоторые из них злоупотребляли властью, использовали общественную должность для личного обогащения. Но в конце концов, когда крестьянам становились известны злоупотребления выборных, они добивались их смещения, если власти не шли на уступки - применялся самосуд.

Таким образом, выборные являлись одновременно официальными и неофициальными руководителями. Будучи утвержденными властями, они являлись официальными должностными лицами и обязаны были проводить в жизнь официальные интересы, но, как избранные на общественные должности по воле крестьян, они должны были выражать и в действительности выражали крестьянские интересы.

Мирские дела находились в руках наиболее солидной части крестьянства, поскольку важные выборные должности занимали "мужики зажиточные, порядочные и добрые", "честного поведения, предпочтительно грамотные, сметливые, рассудительные, во всех отношениях ловкие",52 обычно в возрасте 40-60 лет. При избрании на самую важную должность старосты сход принимал решение, или выбор, которое включало формулу доверия ("мы ему верим; понеже он человек добрый и правдивый, истинное его дело будет") и обязательство крестьян быть ему послушными ("а нам, мирским людям, быть ему во всем послушным"). По окончании службы выборный получал утвержденный на сходе аттестат, в котором оценивалась его работа. Вот выдержка из типичного аттестата, выданного старосте: "В бытности его во управлении сей должности вел себя добропорядочно, с подчиненными ему обходился благопристойно, ласково и снисходительно, в разбирательстве наблюдал долг присяги, предубежденьев (обид. - Б. М.) никому не чинил, и жалоб на него ни от кого не принесено, почему и заслужил себе справедливую от общества благодарность, которого впредь принимать в мирских советах за достойного в чести человека". Формулы избрания и аттестации были всюду похожими, потому, вероятно, что обобщали те качества, которые требовались от выборного лица. Как свидетельствуют аттестаты, положительной оценки заслуживала только та деятельность, которая была направлена на удовлетворение крестьянских интересов.

Подлинными неформальными лидерами общины являлись старики - мужчины в возрасте 60 лет и старше, сохранившие трудоспособность, ясный ум и являвшиеся главами хозяйств. Старики, обладавшие большим опытом, служившие в свое время по выборам, пользовавшиеся репутацией честных, справедливых людей, объединялись в неформальную организацию - "совет стариков" и составляли наиболее влиятельную группу лиц в общине. Любое важное дело рассматривалось прежде всего ими, и их мнение при обсуждении проблемы на сходе было решающим. Высокий престиж стариков объяснялся тем, что общинная жизнь строилась не по науке, не по книгам, а по устной традиции, переходившей от старшего поколения к молодежи. В такой ситуации самыми компетентными оказывались старики, так как именно они знали обычай и традиции лучше других и являлись в полном смысле живой, ходячей энциклопедией. "В общественном быту здешних крестьян свято сохраняется порядок старинный, христианский. Всякая власть уважается, как данная от Бога. Главное основание общественного устройства есть уважение к старикам и их общему приговору. <. > Староста, сам собой, не решается ни на что важное, касающееся всего общества, без стариков. На мирских сходках редко крестьянин моложе сорока лет возвышает голос: взаимная доверенность к избираемому начальству и сонму стариков так велика, что молодежь считает предосудительным что-либо говорить на сходке", - засвидетельствовал один из современников - помещик Нижегородской губернии в 1848 г.

Выборные являлись исполнительной властью в общине. С точки зрения коронной администрации и помещиков, во всех вопросах, касающихся общественного порядка, налогов и повинностей, выборные должны были исполнясь их волю, в остальных вопросах крестьянской жизни - волю общины. Однако с точки зрения крестьян выборные должны были всегда и во всем служить общине и выполнять волю схода - общего собрания глав хозяйств. В сущности сход и олицетворял общину, поэтому когда речь идет об общине, то обычно имеется в виду именно сход. На практике получалось так, что ни выборные, ни отдельный крестьянин ничего не могли предпринять без решения схода. Даже указания администрации и помещика, прежде чем претвориться в жизнь, должны были получить мирское согласие на сходе. Правительство и помещики сознавали силу схода и поэтому стремились любыми средствами добиться от него одобрения своих указаний, особенно непопулярных у крестьян. Таким образом, не только в казенной или удельной деревне, но и в помещичьей вотчине община обладала значительной автономией от коронной и помещичьей власти, пользовалась самоуправлением и имела реальные средства отстаивать свои интересы.

Все ли крестьяне и в какой степени участвовали в самоуправлении? По обычаю, решения на сходах принимали только дворохозяева-мужчины (которые также назывались главами хозяйств, большаками или патриархами), хотя присутствие на сходе любого крестьянина не запрещалось. В XVIII-первой половине XIX в. средняя населенность двора составляла 8-9 человек, имелись одинокие и вдовы с детьми, поэтому патриархи составляли не более 10% всего населения общины. Следовательно, теоретически всего около 10% крестьян имели право участвовать в сходах, в крестьянских судах, избираться на различные выборные должности. И фактически это право использовали все дворохозяева, хотя в разной мере. Когда в повестке схода стояли принципиальные вопросы, такие как передел земли, распределение налогов и повинностей, обсуждение какого-либо важного преступления, распоряжения начальства, то собирались все наличные здоровые патриархи, при решении второстепенных вопросов - наиболее заинтересованные. Но какие бы вопросы ни обсуждались на сходах, влияние отдельных крестьян на принятие решений было различным - пропорциональным их престижу. Голос патриарха зависел от величины и зажиточности семьи, которую он представлял. Поскольку именно размер семьи, как правило, в решающей степени определял ее благосостояние, а он колебался от 3 до 50 и более человек, то соответственно варьировало и влияние патриархов.

В больших общинах, по свидетельству современников, во главе мира находилась не очень многочисленная группа крестьян, пользовавшаяся особым влиянием и уважением - своего рода элита. В ее состав входили "лучшие старики", а также некоторые патриархи зажиточных семей в возрасте 40-60 лет. Анализ подписей под мирскими приговорами обнаруживает, что под решениями сходов и различных комиссий, ими создаваемых, чаще всего подписывалась (за неграмотных - грамотные) одна и та же сравнительно узкая группа лиц. Например, в Никольском имении графа В.Г. Орлова в 1806-1814 гг. ежегодно действовали две комиссии - по финансовой проверке старост и по разверстке земли и повинностей. В обе комиссии за 9 лет было выбрано 158 крестьян, но в работе принимало участие 65 человек, из которых 31 человек - 1 раз, 26 человек - 2-4 раза, 8 человек - по 5-12 раз. Однако существенно различная степень участия патриархов в органах самоуправления не дает основания полагать, что в общине действовало олигархическое, а не демократическое управление. Во-первых, высшим органом общины был все-таки сход всех патриархов, и ни один из них не мог быть устранен от принятия решений, даже если бы он сам этого хотел: во избежание будущих недоразумений община требовала от каждого личного участия в принятии принципиальных решений, так как это гарантировало их выполнение. И хотя патриархов было немного, они представляли все полноценные хозяйства, что позволяло учитывать интересы всей общины. Во - вторых, средние и низшие должности по общественному управлению занимали по очереди все дворохозяева без исключения. Наконец, элитарное управление практиковалось в основном в больших общинах, которых было немного; состав элиты постоянно изменялся, а важные выборные должности крестьяне занимали обычно год-два. Заметим, кстати, что более активное участие в управлении сравнительно немногочисленной части населения является типичным для всякого по-настоящему демократического режима.

Активное участие в управлении одних патриархов и слабое участие других было обусловлено двумя обстоятельствами. Для крестьянства "справедливое", т.е. уравнительное, распределение материальных благ имело большее значение, чем уравнительное распределение власти и влияния, поэтому они были чрезвычайно щепетильны относительно распределения земли и налогов и достаточно равнодушны относительно распределения власти. Второе обстоятельство состояло в том, что активное участие в общественных делах требовало опыта и времени - оно поглощало до трети рабочего времени - и очень мало или вовсе не вознаграждалось, а иногда даже приносило убытки. Жалованье и незначительные льготы не компенсировали потерь рабочего времени, особенно для лиц, занимавших наиболее важные выборные должности. Общественная служба была тяжелой обязанностью. Ввиду этого общественными делами могли и действительно активно занимались, во-первых, люди пожилые и опытные (пожилые люди не могли особенно активно участвовать в тяжелой крестьянской работе в своем хозяйстве, и их отвлечение на общественные дела наносило наименьший урон хозяйству), во-вторых, люди из большой семьи, которая безболезненно могла обойтись без одного работника, в-третьих, люди зажиточные, могущие как-то компенсировать свою неполную занятость делами своего хозяйства. Большие семьи, как правило, были зажиточнее малых, а пожилые люди возглавляли эти семьи в качестве большаков. Ввиду этого именно большие семьи главным образом и поставляли выборных. Таким образом, неравномерное распределение общественных обязанностей между различными социальными группами крестьянства приводило к тому, что власть ложилась бременем на высшую страту крестьянства. За престиж, уважение и власть зажиточные крестьяне платили своего рода налог, и поэтому более активное их участие в общественных делах устраивало остальных крестьян. Случалось, что крестьяне под всякими предлогами уклонялись от общественной службы, например, специально совершали маловажные проступки, чтобы их оштрафовали и лишили чести занимать общественную должность. Как это ни парадоксально, но неравномерное распределение власти поддерживало экономическое равенство, а стремление к экономическому равенству приводило к концентрации власти в руках зажиточного крестьянства. Итак, при уравнительном распределении между крестьянами общинного имущества бремя власти между ними распределялось неравномерно. В этом смысле община напоминала патриархальную крестьянскую семью, где имущество принадлежало всем ее членам, а власть концентрировалась в руках большака. Для понимания характера власти и управления в общине большое значение имеет процедура принятия решений. Согласно обычному праву, единогласие патриархов на сходе являлось непременным условием для принятия любого решения. Если хотя бы один человек был не согласен, решение не могло считаться окончательным и быть реализованным. Каким же образом достигалось единогласие? Несогласное меньшинство или убеждалось доводами большинства, или, не будучи убежденным, добровольно уступало, чтобы быть заодно со всеми, чтобы не вступать в конфликт с миром. Принуждение в психологическом, а тем более в физическом смысле не применялось, хотя случалось, что меньшинство оказывалось вынужденным согласиться с мнением большинства вопреки своему желанию. С другой стороны, бывало и так, что целое крестьянское общество на многих сходах выбивалось из сил, чтобы уговорить одного из своих сочленов согласиться со всеми, и, не получив его согласия, откладывало дело. Требование единогласия фактически давало каждому патриарху право вето, реализовать которое, однако, было нелегко. Право вето иногда использовали наиболее смелые крестьяне, чтобы противостоять помещикам или коронной администрации, вынуждая последних либо уступить, либо принять крайние меры в отношении несогласных, на что власти всегда шли неохотно. В основе правила единогласия лежало убеждение, что только согласие всех сделает решение прочным и справедливым, или божеским. Одна иллюстрация пояснит этот несовременный взгляд. В.Г. Короленко, около 10 лет проведший в ссылке в глухих местах России и хорошо знавший народную жизнь, рассказывает в своих воспоминаниях примечательный случай. В 1879 г. он встретился в ссылке с двумя крестьянами, высланными за то, что не подписали соглашения между общиной и Министерством финансов, которое захватило у крестьян лес. "Оба они были уже старики. Оба были многосемейные, и жизнь в ссылке отзывалась на них очень горько. Но они были уверены, что торжество злодея (Министерства финансов. - Б.М.) не может быть полным, пока они, два брата Санниковы, не смирятся и „не дадут рук" (не подпишут соглашения. - Б. М.). А они решили не смиряться: лучше умереть за мир в неволе. И они сознательно несли на своих старых плечах тяготу своего мира". Разумеется, принцип единогласия в крестьянской общине мог иногда маскировать власть наиболее влиятельных лиц, но, как правило, это бывало лишь в тех немногочисленных случаях, когда деревня была в имущественном отношении резко дифференцирована, когда имелся действительно богатый крестьянин, закабаливший большинство односельчан. Значительно чаще консенсус прикрывал власть "верхушки" в посадских общинах в XVIII в., а в сельских общинах - лишь после эмансипации. Стоит добавить, что общинная этика в дореформенное время негативно оценивала оппозицию, открытое несогласие, настаивание на собственном мнении. Формально действовал принцип "один патриарх - один голос", но, поскольку голоса никто не считал, фактически уважаемый крестьянин "весил" больше, а менее влиятельный - меньше, чем один голос.

Итак, именно на неофициальную структуру общины ложилась основная нагрузка по организации жизни крестьян; значение официальной структуры было велико, но все же менее важным. Правительству удалось включить выборных в систему государственной администрации, а общину - в систему государственного управления. Однако общинное самоуправление не стало простым придатком государственной машины, а община не превратилась в официальную организацию. Коронная администрация признавала автономию общины, потому что это был единственно эффективный способ обеспечить сотрудничество крестьян с властью, которая не имела ни финансовых средств, ни соответствующего бюрократического аппарата, чтобы контролировать доходы крестьян и брать с них налоги, а тем более организовывать их хозяйственную и бытовую жизнь. Благодаря тому что мирские должности не закреплялись за отдельными лицами или семьями надолго, сход являлся постоянно действующим органом, а все патриархи в той или иной степени принимали участие в управлении и занимались общественными делами, власть в общине не была отчуждена от рядовых ее членов и носила демократический характер. Однако это была не западная либеральная, а иная форма демократии - ее можно назвать демократией общинного типа (в силу того что она могла действовать только в организациях общинного типа), или патриархальной демократией (в силу большой роли патриархов), или традиционной демократией (в силу того что ее идеалом была традиция). Общинная демократия существовала только для глав хозяйств, предполагая безусловное подчинение им женщин, молодежи и мужчин, которые не были большаками; она сочеталась с преклонением перед стариной, с негативным отношением к инакомыслию, личной свободе, к социальным нововведениям, инициативе и вообще ко всякому отклоняющемуся поведению; она была основана на уважении к коллективу, а не к индивиду, отдавала предпочтение интересам большинства перед интересами меньшинства и отдельных лиц. В отличие от нее либеральная демократия, принимая за основу мнение большинства, не запрещает и не подавляет меньшинство и инициативу отдельных лиц и уважает личную свободу и индивидуальные права. Точка зрения современных славянофилов, согласно которой в общине существовала ор-ганическая демократия в том смысле, что община являлась организацией, связанной полным единодушием всех ее членов, в которой личность не поглощалась коллективом, не подчинялась его силе, а добровольно присоединялась к его решению, сливалась с ним в любви и братстве, отчасти верна для дореформенной общины, хотя и ее, на мой взгляд, идеализирует.64 В общине до середины XIX в. действительно существовали солидарность и ощущение единства между крестьянами, но вместе с тем она практиковала насилие над непокорными, изгоняла из своей среды лиц, не соответствующих ее эталонным нормам поведения; в общине происходили столкновения групповых интересов и кланов родственников, наблюдались противоречия между выборными и крестьянами,65 иногда общественными делами управляли доморощенные кулаки.66 Организация общины до некоторой степени повторяла в миниатюре устройство Московского государства XVI-XVII вв. (староста - царь, совет стариков - Боярская дума, сход - земский собор, главы семей - правящая элита), которое было названо патриархальной народной монархией (подробнее см. гл. IX "Развитие русской государственности: становление правового государства"). По-видимому, крестьянство XVIII-первой половины XIX в. хранило политические традиции XVI-XVII вв. и даже еще более далеких периодов русской истории.

Особенности общины у государственных, удельных и помещичьих крестьян

Рассмотрим теперь особенности общинного строя среди различных категорий крестьянства. В 1857 г. на долю государственных крестьян приходилось 49% всего крестьянства и 41% всего населения страны, на долю удельных крестьян - соответственно 3.9 и 3.3%. Община в казенной и удельной деревнях в наибольшей степени соответствовала общей модели мирского устройства, которая охарактеризована выше. Это было связано с тем, что коронная и удельная администрация мало вмешивалась в жизнь деревни, предоставив крестьянам право самоуправления и оставив за собой общий контроль в делах, касающихся общественного порядка, исправного взноса платежей и исполнения разного рода повинностей. Вмешательство в жизнь поселян происходило лишь тогда, когда нарушался порядок и возникали трудности с уплатой налогов и ренты. В остальном крестьяне были предоставлены самим себе. До конца XVIII в. самоуправление крестьян осуществлялось по нормам обычного права, которые существовали как устная традиция. В 1797 г. коронная и в 1798 г. удельная администрация составили специальные руководства, в которых в общих чертах определили тот общественный строй, который должен был поддерживаться в казенных и удельных селениях. Уставы санкционировали выполнение общиной не только полицейской и податной, но и других функций, никогда прежде не регулировавшихся властями. Так, обязанности выборных состояли в следующем:

1) обнародование законов и распоряжений правительства;

2) наблюдение за нравственностью и исполнением обязанностей со стороны крестьянства;

3) принятие мер по поддержанию общественного порядка;

4) раскладка повинностей, сбор и доставление в казначейство податей;

5) рассмотрение мелких уголовных и гражданских дел, принятие по ним решения и его исполнение;

6) опека над малолетними, сиротами, вдовами, расточительными и нерадивыми крестьянами;

7) охрана и правильное использование принадлежавшего общине имущества;

8) попечение о развитии сельского хозяйства и промышленности;

9) организация выборов руководителей общины;

10) наблюдение за церквами и приходами;

11) поддержание в исправности дорог и мостов;

12) принятие мер по общественному призрению и прекращению нищенства;

13) наблюдение за состоянием продовольствия крестьян, создание хлебных запасов на случай неурожая;

14) контроль за отлучками крестьян. Однако дуализм общины не был преодолен.

Коронная администрация проводила четкое различие между общиной как поземельным неформальным союзом крестьян и той же самой общиной как официальной административной единицей. Как поземельный союз община отдавалась в руки самого крестьянства, как административная единица она подчинялась коронным властям, которые действовали в общине через выборных. Видный Чиновник Министерства государственных имуществ А. Заблоцкий-Десятовский свидетельствовал,

Подобные работы:

Актуально: