«Война и мир»: главная книга графа Л.Н. Толстого

Ранчин А. М.

С 1856 по 1863 г. Толстой писал роман о декабристах (были написаны три первые главы). Роман строился на противопоставлении людей старого времени, «14 декабря», с их энергией и молодостью души, нынешнему апатичному поколению. (Такого рода антитеза ранее встречалась в «Двух гусарах».) Главный герой романа, вернувшийся из сибирской ссылки Пьер Лабазов, и его жена Наташа напоминают будущих героев «Войны и мира» — Пьера Безухова и Наташу Ростову.

Корни событий 14 декабря 1825 г. автор романа увидел в событиях Отечественной войны 1812 г. - времени духовного пробуждения русского народа, единения дворянства и простых людей в борьбе с иноземным врагом. Но изображать победоносную и славную для русского оружия войну 1812 г., не упоминая о проигранных русскими кампаниях 1805 и 1807 г. Толстой считал нечестным. Так возник замысел романа “Война и мир”. Роман писался и перерабатывался Толстым на протяжении 1863-1869 гг (издан в 1865-1869 гг., в изданиях 1873 и 1886 гг. в текст были внесены некоторые изменения). Начало будущего романа, озаглавленное «1805 год», было напечатано в журнале М. Н. Каткова «Русский вестник» (1865. № 1, 2; 1866. № 2, 3, 4, 5). Это будущий первый том. В первом издании 1867—1869 гг. текст «Войны и мира» был разделен на 6 томов, в 1868—1869 гг. было напечатано второе отдельное издание, текст романа автор внес некоторые стилистические изменения. В 1873 г. в третьем издании «Войны и мира» текст был разделен на четыре тома, а историко-философские главы вынесены в отдельное приложение, названное «Статьи о кампании 1812 года»; было удалено большинство французских текстов из речей персонажей. В издании 1886 г. эти главы были вновь внесены в основной текст книги, а французская речь восстановлена. (Издание осуществлялось, однако, практически без участия автора, после духовного перелома начала 1880-х гг. утерявшего прежний интерес к своему творчеству; текст готовила С. А. Толстая, ее консультировал критик Н. Н. Страхов.) Большинство текстологов — исследователей творчества Толстого признают каноническим текст изданий 1868—1869 и 1886 гг., но с учетом стилистической правки в издании 1873 г. Именно так напечатан роман в Полном собрании сочинений в 90 т. (т. 9—12, два тиража: 1930—1933; 1937—1940) и (с существенными исправлениями) в Собрании сочинений в 20 т. (т. 4—7, 1961—1963). Этот текст воспроизведен в издании: Толстой Л. Н. Собрание сочинений: В 22 т. М., 1979—1981. Т. 4—7.

На протяжении семи лет работы над романом замысел Толстого претерпевал серьезные изменения. Было отброшено первоначальное заглавие «Три поры», отражающее намерение изобразить такие эпохи, как период войн с Наполеоном, время декабристского движения и 1856 г., год возвращения сосланных декабристов из Сибири. Центром произведения становились события 1812 г. Отказался автор и от более позднего заглавия «Все хорошо, что хорошо кончается», рождающего ненужные ему ассоциации с традиционным семейным романом со счастливой развязкой и с историческими романами в духе В. Скотта, завершавшимися свадьбой героя и героини. В рукописи произведения конца 1867 г. наконец появляется всем известное название «Война и мир» — но слово «миp» здесь написано чере «i», «мip» (в печатном же тексте было написание «мир»). В отличие от слова «мир», означающего отсутствие войны, «мip» значило «вселенная, род людской, общество» (Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1995. Т. 2. И—О. С. 330—331). В заглавии романа это слово многозначно, сохраняя смыслы, присущие и «миру», и «мiру».

Кутузов, лукавый царедворец, каким его первоначально хотел изобразить Толстой, превратился в величественного и простого «старого человека», стал символом эпохи 1812 г. Это перемена совершилась, по признанию автора, под влиянием общения с крестьянскими детьми в Яснополянской школе: для детей фельдмаршал был «свой», любимый «дедушка». Очень непохож в планах и ранних редакциях романа «молодой человек»-офицер, будущий князь Андрей Болконский. Первоначально Толстой предполагал описать его гибель в Аустерлицком сражении, затем отказался от этого намерения. Также очень переменились по мере работы автора над романом Анна Павловна Шерер и княгиня Друбецкая (вначале изображенные с симпатией), Наташа Ростова (в образе которой еще не было чарующей и пленительной поэтичности), Пьер Безухов (первоначально не бывший любимым героем Толстого).

Работа над романом была проделана грандиозная. Изменения вносились даже в последний момент, в корректуру. В ответ на сетования издателя П. И. Бартенева автор признавался: «Не марать так, как я мараю, я не могу, и твердо знаю, что маранье это идет в великую пользу… То именно, что вам нравится, было бы много хуже, ежели бы не было раз 5 перемарано».

«Война и мир» мало похожа на классический роман. Автор в статье «Несколько слов по поводу книги “Война и мир”» (1868) противопоставлял свое произведение и роману, и поэме (очевидно, подразумевая поэму в прозе, наподобие «Мертвых душ» Н. В. Гоголя), и исторической хронике: «“Война и мир” есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось». Толстой предпочитал называть свое произведение просто «книгой». В ней нет традиционного любовного треугольника, любовного или социального конфликта как основы сюжета. Обычно ключевыми элементами романа - кульминацией или развязкой - были дуэль, женитьба или смерть персонажей. Между тем, женитьба одного из главных героев, Пьера Безухова на пустой и безнравственной светской красавице Элен Курагиной прямо мало влияет на последующие события его жизни. Дуэль Пьера с любовником Элен Долоховым не является пружиной действия. Умирает другой любимый толстовский герой, князь Андрей Болконский, а повествование продолжается. Пьер женится на Наташе Ростовой. Но роман заканчивается не описанием их свадьбы, а, казалось бы, случайной сценой - изображением сна Николеньки, сына князя Андрея. В этом сне соединились в одно лицо два главных героя - князь Андрей и Пьер Безухов, и сон предвещает бедствия Пьера-будущего декабриста. Одновременно история Николеньки — это словно продолжение исканий отца. Мальчику видится он сам, его отец и он же — Пьер, в шлемах античных героев. Мальчик грезит о славе, в тщете которой когда-то убедился князь Андрей.

Этот странный, необычный роман имеет открытый финал - будущее семьи Пьера и Наташи неизвестно и лишь смутно угадывается. Не внешние перемены в судьбах героев, а их духовная эволюция, их нравственные поиски составляют подлинное содержание “Войны и мира”.

Две основные линии “Войны и мира” - история двух друзей Пьера Безухова и Андрея Болконского. Две эти линии соединяет образ юной графини Наташи Ростовой - невесты князя Андрея, позднее, спустя время после его смерти - жены Пьера («<…>Две главные семьи романа представляют много общего с предками Л<ьва> Н<иколаеви>ча как со стороны матери, так и со стороны отца.

“Наташа”, и то почти списана Л. Н. с натуры. Много черт в нее вошло из типа его свояченицы, меньшой сестры графини, теперь Татьяны Андреевны Кузминской; вошли также в нее и черты графини С<офьи> А<ндреевны>. По ее словам, Л<ев> Н<иколаеви>ч так выражался про Наташу: “Я взял Таню, перетолок ее с Соней, и вышла Наташа». — Бирюков П. И. Биография Льва Николаевича Толстого. Изд. 3-е, испр. и доп. М.; Пг., 1923. Т. 2. С. 16).

И Пьер и особенно князь Андрей проходят через увлечение Наполеоном. Князь Андрей мечтает о великой славе. Во время сражения с армией Наполеона при Аустерлице, подхватив падающее знамя, он устремился навстречу врагу, желая увлечь за собой солдат. Внезапно его тяжело ранило. Он упал на землю и увидел высоко над собой голубое небо. Это небо для князя Андрея становится символом высшей божественной гармонии и подлинного величия. Князь Андрей прозревает, освобождается от духовной слепоты: “Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал... совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал это наконец. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба”. Андрей Болконский постигает в эту минуту всю ложь наполеоновского величия, актерство и лицемерие французского императора. Образы природы в “Войне и мире” – откровение о правде мира. Они постоянно противопоставлены суете, эгоистичности, низменности ложной жизни людей (прежде всего - людей высшего света), чуждых духовных стремлений. Возрождение опустошенного князя Андрея, утратившего смысл существования, потерявшего жену, символизирует старый засохший дуб, который весной пускает свежие молодые побеги. Схваченный французами, испытавший ужас расстрела Пьер Безухов постигает в плену, что главная, неподвластная никому его ценность - бессмертная душа. Это освобождающее чувство приходит к Пьеру, когда он созерцает ночное звездное небо. Красота бытия воплощена для героев “Войны и мира” - Пьера и князя Андрея - и в образе угловатой, лишенной внешней красивости, но истинно поэтичной и душевной Наташи Ростовой. Случайно услышанный лунной ночью в имении Отрадное разговор восторженной Наташи с двоюродной сестрой Соней возвращает счастье молодости и непосредственность чувств князю Андрею.

Черта любимых героев Толстого - способность к движению и к духовному росту. И Пьер, и князь Андрей освобождаются от ложных идей благодаря общению с простыми русскими людьми. Для князя Андрея это капитан Тушин и подчиненные ему солдаты-артиллеристы, с которыми Андрей познакомился в сражении с Наполеоном при Шенграбене. Пьеру высшую ценность простоты открывают солдаты, которых он видит на Бородинском поле. Солдат Платон Каратаев помогает понять Пьеру, что смысл жизни - в ней самой, в ее простых и естественных радостях, в интуитивном доверии к жизни, в смиренном приятии выпадающих ему бед.

Естественность в романе Толстого противопоставлена ложной, поверхностной жизни. Проста и естественна Наташа Ростова - юная “графинечка”, самозабвенно исполняющая русский народный танец. Просты, чужды актерства и фальши русские солдаты, совершающие подвиги по-будничному, без единой мысли о славе. Прост русский полководец Кутузов, олицетворяющий, как и Платон Каратаев, полноту обретенного смысла жизни. К этой простоте, к освобождению от мелких и эгоистических чувств движутся и Андрей, и Пьер. Андрей, смертельно раненный при Бородине, обретает бесконечную любовь ко всем людям, а затем, накануне кончины, - полную отрешенность от всех земных забот и волнений, высшую умиротворенность. Открытая им истина любви к Богу неотмирна и, зная ее, герой может только умереть. Эта истина беспечальная, рождающая спокойно-равнодушное отношение к людям, к земным привязанностям, к оставляемой временной жизни. Н.С. Лесков так оценил описание умирания-прозрения князя Андрея: «Какая простая и поистине прекрасная, неподражаемая картина смерти! Ни в прозе, ни в стихах мы не знаем ничего равного этому описанию. <…> …(Э)то тихое и спокойное “пробуждение от сна жизни”. Глядя таким взглядом на смерть, умирать не страшно. Человек уходит отсюда, и это хорошо. И чувствуешь, что это хорошо, и окружающие это чувствуют, что это в самом деле хорошо, что это прекрасно. Одно это представление дает нам чувствовать в миросозерцании автора нечто иное, не похожее на мировоззрение целой плеяды других наших писателей <…>», — написал об этом Н. С. Лесков в статье «Герои Отечественной войны по гр. Л. Н. Толстому» (1869). — Лесков Н. С. Собрание сочинений: В 11 т. М., 1958. Т. 10. С. 101—102

Пьер находит покой и счастье в тихой семейной жизни с Наташей. Но его искания не окончились: разочаровавшийся в одном «кружке», в масонстве, герой Толстого теперь погружается в деятельность тайного общества. Не очевидно, что этот выбор безусловно истинен. Но важное само движение Пьера к правде. В 1857 г. Толстой занес в дневник запись: «Истина в движеньи — только». Судьба Пьера — воплощение этой мысли.

Любимым персонажам Толстого противопоставлен великий позер Наполеон, увлеченно играющий роль “великого человека”. Его напоминают многочисленные “наполеоны” и “наполеончики” - русский император Александр I, сановник Сперанский, фрейлина Анна Шерер, семейство Курагиных, разыгрывающие любовь карьерист Борис Друбецкой и расчетливая Жюли Карагина и многие другие. Эти персонажи наделены преувеличенным представлением о собственном значении, они внутренне пусты и бесчувственны. Они испытывают жажду славу, чисто плотскую страсть, заботятся о карьере, любят красиво и много говорить. И они не знают любви к ближнему, не чувствуют высшего смысла жизни.

Роман Толстого моралистичен, и автор вершит над героями свой строгий и не отменяемый суд: утратой власти наказан Наполеон; смертью детей — Элен и Анатоля — князь Василий Курагин и его супруга. Семейство Курагиных вымарывается, истребляется со страниц книги бытия, в то время как Николаю и Марье Ростовым, Пьеру и Элен Безуховым создатель романа дарует долгую жизнь, счастливое отцовство и материнство.

Однако автор «Войны и мира» судит героев с некоей особенной позиции, далекой от традиционного нравственного ригоризма. Отзывчивая, благодарная, милая Соня обречена на вечное девичество не потому, что дурна душевно, но потому что лишена жизненной силы, являясь, по словам Наташи, «пустоцветом». Толстому симпатичен заурядный Николай Ростов, живущий, как заведено в той среде, с которой он себя отождествляет. (Это, прежде всего, гусарское «братство».) Симпатичен энергией, страстью, волей к жизни. Этическое в «Войне и мире» во многом производно от витального, от этой любви к бытию и к его радостям.

Любимые герои писателя далеко не идеальны. Наташа, сначала по-детски влюбленная в Бориса Друбецкого, потом полюбившая князя Андрея и почти сразу увлеченная чувственной страстью к Анатолю, а вскоре после того испытывающая зарождающуюся любовь к Пьеру, внешне напоминает любвеобильную Элен. Кутежи и разврат Пьера, казалось бы, похожи на поступки Долохова или Анатоля, как и «гусарство» Николая Ростова или Денисова. Но за внешним сходством таится различие. Душевная широта, открытость, причастность через страсть, через азарт к полноте бытия противопоставлены душевной ограниченности, самовлюбленности, притворству.

Не идеален в изображении Толстого и народ. Хозяин постоялого двора Ферапонтов, поджигающий дом, чтобы он не достался французам (и это для автора поступок, исполненный широты и даже величия), жестоко «в патриотическом озверении» избивает жену, предложившую до прихода Наполеона покинуть Смоленск. Против Наполеона поднимается «дубина народной войны». Но богучарские мужики бунтуют, не желая отпускать свою госпожу (совсем не тиранку), и хотят приветствовать «освободителя Наполеона». Единому чувству, «скрытой теплоте патриотизма», согревающей души солдат перед Бородинским сражением, противопоставлена тупая, дикая ярость толпы, дерущейся за царские бисквиты или забивающей насмерть несчастного «шпиона» Верещагина.

В романе Толстого уравнены в своем значении исторические сцены и сцены частной, семейной жизни. Толстой одинаково подробно описывает Аустерлицкое сражение, битву при Бородине, военный совет штаба русской армии в Филях и первый бал Наташи Ростовой, охоту старого графа Ростова и разговоры Пьера и Наташи о здоровье детей. “Исторические” главы в “Войне и мире” чередуются с “семейными”. Толстой воспринимает происходящее именно с точки зрения частного, “постороннего” человека, а не с точки зрения полководца или государственного деятеля. Так, Бородинское сражение увидено глазами штатского человека - Пьера Безухова, ничего не понимающего в военной науке.

«Ослепительная сторона романа именно и заключается в естественности и простоте, с какими он низводит мировые события и крупные явления общественной жизни до уровня и горизонта зрения всякого выбранного им свидетеля. Великолепная картина Тильзитского свидания, например, вращается у него, как на природной оси своей, около юнкера или корнета, графа Ростова, ощущения которого по этому поводу составляют как бы продолжение самой сцены и необходимый к ней комментарий. Без всякого признака насилования жизни и обычного ее хода роман учреждает постоянную связь между любовными и другими похождениями своих лиц и Кутузовым, Багратионом, между историческими фактами громадного значения, Шенграбеном, Аустерлицем и треволнениями московского аристократического кружка, будничный строй которого они не в состоянии одолеть, как не в состоянии одолеть и вечных стремлений человеческого сердца к любви, деятельности, наслаждению», — так отметил эти черты романа критик П. В. Анненков (Анненков П. В. Исторические и эстетические вопросы в романе гр. Л. Н. Толстого «Война мир» // Война из-за «Войны и мира». СПб., 2002. С. 46—47).

В представлении Толстого частная, семейная жизнь обыкновенных людей - такое же историческое событие, достойное внимания историка и писателя не меньше, чем переговоры царей и дипломатов или военные победы. Для Толстого, — замечает исследователь «Войны и мира» С. Г. Бочаров, — предметы и эпизоды в романе не распределяются по степени значимости в зависимости от того, изображают ли они домашний быт или историческое событие. В “Войне и мире” Толстой как раз развенчал историю, отделенную от простого быта людей, и всю вообще искусственную иерархию исторической и частной жизни как явлений высшего и низшего ранга. У Толстого, опровергающего привычку расценивать вещи по рангам, привитую людям официальным обществом, принципиально соизмеримы и равноценны в своей значительности сцены семейные и исторические, и само разделение это еще очень внешнее, хотя оно и напрашивается.

<…>

Существует, по Толстому, единая жизнь людей, ее простое и общее содержание, коренная для нее ситуация, которая может раскрыться так же глубоко в событии бытовом и семейном, как и в событии, которое называется историческим. Эпизоды “Войны и мира” связаны между собой прежде всего не единством действия, в котором участвуют одни и те же герои, как в обычном романе; эти связи имеют вторичный характер и сами определяются другой, более скрытой, внутренней связью. С точки зрения поэтики романа, действие в “Войне и мире” очень несосредоточенно и несобранно. Оно развивается параллельными линиями; связь внутренняя, составляющая “основу сцепления”, заключается в ситуации, основной ситуации человеческой жизни, которую вскрывает Толстой в самых разных ее проявлениях и событиях» (Бочаров С. Г. Роман Л. Толстого «Война и мир // Война из-за «Войны и мира». С. 358—359).

Понимание Толстым исторического значения частной жизни отчетливо выражено в строках об «истории-искусстве», написанных уже после окончания «Войны и мира»: «История-искусство, как и всякое искусство, идет не вширь, а вглубь, и предмет ее может быть описание жизни всей Европы и описание месяца жизни одного мужика в XVI веке».

«Официальную» историю «великих людей» Толстой беспощадно изобличает. Работая над романом, он записывает в дневник: «Я зачитался историей Наполеона и Александра. Сейчас меня облаком радости сознания возможности сделать великую вещь охватила мысль написать психологическую историю: роман Александра и Наполеона. Всю подлость, всю фразу, все безумие, все противоречие людей, их окружавших, и их самих». Исторические сочинения и мемуары Толстой штудировл внимательнейшим образом. Он писал без всякого преувеличения: «Везде, где в моем романе говорят и действуют исторические лица, я пользовался материалами, из которых у меня во время моей работы образовалась целая библиотека книг, заглавия которых я не нахожу надобности выписывать здесь, но на которые я могу сослаться».

Свою задачу при изображении исторических лиц автор сформулировал в статье «Несколько слов по поводу книги “Война и мир”»: «Историк и художник, описывая историческую эпоху, имеют два совершенно различные предмета <…> Историк обязан иногда, пригибая истину, подводить все действия исторического лица под одну идею, которую он вложил в это лицо. Художник, напротив, в самой одиночности этой идеи видит несообразность с своей задачей и старается только понять и показать не известного деятеля, а человека… Все это я говорю к тому, чтобы показать неизбежность лжи в военных описаниях, служащих материалом для военных историков, и потому показать неизбежность частых несогласий художника с историком в понимании исторических событий».

Соединение “семейных” глав с развернутым описанием исторических событий, соединение в “Войне и мире” нескольких сюжетных линий, включение в его текст многих десятков персонажей были чертами, совершенно новыми для современного Толстому романа. Позднейшие исследователи назвали “Войну и мир” романом-эпопеей. Развернутое объяснение жанра «Войны и мира» как одновременно «семейной хроники» и «эпопеи» дал критик Н. Н. Страхов в цикле из четырех статей о «Войне и мире».

В историко-философских главах “Войны и мира” писатель раскрывает свое понимание смысла и законов истории. Историческая концепция Толстого не была неким чудачеством. В 1868 г. автор «Войны и мира» писал историку и литератору М. П. Погодину об этих воззрениях: «взгляд на историю» — «плод всей умственной работы» его жизни и образует «нераздельную часть того миросозерцания, которое Бог один знает, какими трудами и страданиями выработалось во мне <…>». По его мнению, исторические события определяются совпадением множества причин, и потому люди не установить причины этих событий. Толстой ожесточенно и язвительно полемизирует с мнением о решающей роли великих людей - царей, полководцев, дипломатов - в истории. Чем выше место человека в обществе и в государстве, тем с большим числом обстоятельств он должен считаться, - замечает Толстой. Подлинно великий человек не вмешивается в таинственный, не постижимый умом ход истории. Он только ощущает сердцем ее законы и стремится не мешать ходу событий. Именно таков в изображении Толстого Кутузов, не заботящийся о военных планах, ведущий себя пассивно и рассеянно накануне решающих сражений. И именно поэтому, убеждает писатель, победитель - Кутузов, а не Наполеон, тщательно разрабатывавший военные планы, но не ощущающий скрытого хода событий, забывший, что нравственная правота в войне 1812 года - на стороне русских. Толстой отвергал историческую науку, считая ее шарлатанством. Он допускал, что движение истории определяется не волей людей, а Провидением, Судьбой.

Однако идея Провидения была для Толстого не предметом веры или убеждения, а всего лишь гипотезой, почти метафорой, принимаемой при отсутствии иных объяснений (об этом прямо сказано на страницах «Войны и мира»).

Толстовская философия история не была абсолютно оригинальной и новой. Как показал Б. М. Эйхенбаум, на автора «Войны и мира» повлияли идеи нескольких очень разных авторов — французского анархиста Ж. Прудона (одна из книг которого, знакомая Толстому, так и называется «Война и мир»), французского консервативного мыслителя Ж. де Местра, английского историка Г. Т. Бокля, русского историка М. П. Погодина, близкого к славянофилам историка-дилетанта и математика князя С. С. Урусова. — Эйхенбаум Б. М. Лев Толстой. М.; Л., Кн. 2. С. 281—384.

Впрочем, сходство историософии Толстого с идеями Бокля, Погодина или Урусова, по-видимому, не стоит преувеличивать: во многом это совпадение в частностях или в языке описания. См. об этом: Лурье Я. С. Исторический «атомизм» в «Войне и мире» // Лурье Я. С. После Льва Толстого: Исторические воззрения Толстого и проблемы ХХ века. СПб., 1993. Я. С. Лурье показывает и отличие толстовского понимания роли народа в войне 1812 г. от славянофильского представления о народе: по Толстому, не мистическое начало, не религиозный подъем, а обыкновенные простые человеческие стремления, сложившись воедино, привели к изгнанию армии Наполеона из России.

Противоречия толстовской историософии, о которых писали критики и обыкновенно пишут исследователи, Я. С. Лурье считает мнимыми.

В жизни «частных» людей — вымышленных персонажей — этому сверх- и внерациональному стихийному началу соответствует случай, разбивающий все ожидания. Андрей Болконский на поле Аустерлица снискал столь дорогую для него еще мгновение назад похвалу Наполеона — и осознал ничтожество недавнего кумира. Пьер женился на Элен, а вместо счастья обрел муки ревности и оскорбленного достоинства. Ранение им Долохова на дуэли внезапно вызывает не злую радость, не удовлетворение мести, но ощущение бессмысленности существования. Вместо задуманного убийства Наполеона — в основе этого плана одержимость «наполеоновской» идеей героического поступка, как когда-то у князя Андрея — Пьер спасает девочку и защищает женщину от французских солдат. Добрые поступки Пьера увенчивает отнюдь не «награда», ожидаемая читателем, привыкшим к традиционным сюжетам. Безухов попадает в плен, и лишь чудо, чудо человеческого понимания и сострадания — милосердие, вдруг проявленное жестоким маршалом Даву, — спасает его от расстрела. И вот в плену, на этапе происходит встреча с Платоном Каратаевым, может быть, главная в жизни Пьера. Некая высшая сила, которую принято именовать Провидением, прикрываясь личиною случая, ведет героев.

«Рецензии на “Войну и мир” похожи сейчас на хулиганство. Никто (кроме Страхова) ничего не понял», — писала о восприятии романа в критике Л. Я. Гинзбург (Гинзбург Л. Я. Литература в поисках реальности. Л., 1987. С. 114). Исследовательница почти не преувеличивала. Книга имела громадный успех, но рецензенты не могли, а, как правило, и не желали (по причинам идеологическим) его объяснить. Отмечая успех романа, литератор и поэт радикального направления Д. Д. Минаев добавлял: «Пусть другие радуются, коли есть охота, но в сущности радоваться тут решительно нечему» (Дело. 1868. № 4. Отд. II. С. 202). Д. И. Писарев, высоко оценивая талант писателя, судит неумолимым судом его героев: для критика автор «Войны и мира» певец «старого барства», а ценность романа в том, что правда жизни победила авторскую идею: «старое барство» бесплодно и достойно лишь гримасы отвращения. М. К. Цебрикова перевела разговор на вопрос о женской эмансипации, с сожалением отметив, что Наташа не дотягивает до девиц-эмансипе. Н. В. Шелгунов изобличал ретроградные историософские взгляды Толстого: «“Война и мир”, в сущности, — славянофидьский роман, в котором напутаны правда с ложью, наука с невежеством, благо со злом, прогресс с отсталостью. Это какая-то смесь немногого хорошего со многим дурным, возводящая графа Пьера в руководящий идеал, долженствующий обновить и просветить Россию. Только будет ли лучше, если судьбами России будут управлять такие умные люди?» (Война из-за «Войны и мира». С. 352).

В. В. Берви-Флеровский, писавший под псевдонимом С. Навалихин, утверждал: «Читая военные сцены романа, постоянно кажется, что ограниченный, но речистый унтер-офицер рассказывает о своих впечатлениях в глухой и наивной деревне». Князя Андрея критик аттестует как «цивилизованного бушмена» (Болконский «туп и ограничен»), а Николая Ростова — как «бушмена цивилизованного» (Дело. 1868. № 6. Отд. II. С. 25, 22, 24).

В радикальной сатирической «Искре» печатались рисунки-карикатуры на героев романа с подписями гекзаметром — стихом античных героических поэм. Например, такая: «Гости уж все собрались — и на блюде горячем / Виконт де Мортмарт был предложен. / Не бойтесь, детки, кушать его ведь не будут. / Это сравненье — в эстетической сказке своей эстетике дань отдаю я».

Голоса из правого лагеря были также, по большей части, враждебными: «в романе собраны только все скандальные анекдоты военного времени той эпохи» (Норов А. С. Война и мир (1805—1812) с исторической точки зрения и по воспоминаниям совпременников. СПб., 1868. С. 2); «это уже не скептицизм, а чисто нравственно-литературный материализм. Безбожие опустошает небо и будущую жизнь. Историческое вольнодумство и неверие опустошают землю и жизнь и настоящего отрицанием событий минувшего и отрешением народных личностей <…> В упомянутой книге трудно решить и даже догадываться, где кончается история и где начинается роман, и обратно. Это переплетение, или, скорее, перепутывание истории и романа, без сомнения, вредит первой и окончательно, перед судом здравой и беспристрастной критики, не возвышает истинного достоинства последнего, т. е. романа» (Вяземский П. А. Воспоминания о 1812 годе // Русский архив. 1869. № 1. С. 186—187).

И Норов, и Вяземский уличали автора «Войны и мира» в сознательном искажении истории, в клевете на нее.

Критики, отрешившиеся от идеологического приговора и выделившие основные художественные особенности романа (П. В. Анненков, Н. И. Соловьев), оценили их скорее как недостатки, чем как достоинства: ведь «Война и мир» разительно не соответствовала канону исторического романа.

Цикл статей Н. Н. Страхова, действительно, отчетливо выделяется на этом фоне.

Впрочем, кажется, и он в полной мере не разглядел и не оценил грандиозное словесное здание воздвигнутое Толстым. Банальное речение «Большое видится на расстоянии» в случае с «Войной и миром» как нельзя более уместно.

Подобные работы:

Актуально: